Медведь
Посвящается моим товарищам и коллегам, горным инженерам Кульюкову К.Б. и Макибаеву Б.Ч.
Медведь
Это событие произошло в последний месяц лета. Стояли тёплые сухие дни.
В конце рабочей недели, в обеденный перерыв, во время шахматного «блица», проходившего, как обычно, в маркшейдерском отделе (в небольшой комнатке, где проходил «блиц», находились человек пять, двое «сражались» остальные ожидали своей очереди), Канат вдруг заявил, что вот уже и лето скоро кончится, а на природу ему так и не удалось выбраться. Кто-то из присутствующих поддержал Каната, что да, день за днём проходит на работе время, а сходить в лес или, ещё лучше, в горы как-то не получается. На что я, вполне резонно, заявил, что в чём же дело, завтра выходной — можно сходить в горы. Канат попытался было мне возразить, что за один день сходить в горы не получится, но я ему сказал, что ходил и не раз. Перерыв закончился и все разошлись по рабочим местам. После окончания рабочего дня выхожу на улицу и вижу, что меня ждут Канат и Болат из маркшейдерского отдела. Канат сразу, без предисловий, спрашивает меня, что про поход в горы завтра — это серьёзно было или так. Я, понятное дело, отвечаю, что давайте сейчас определим место и время встречи завтра утром. Договорились встретится у горбатого мостика (через деривационную трубу) в семь утра, чтобы «по холодку» дойти до Громатушинского ущелья, откуда начнём подъём на Ивановский хребет. Болат поинтересовался о практической цели нашего восхождения. Я ответил, что на южных склонах уже можно встретить чернику.
Утром в воскресенье, встал пораньше, выглянул в окно — погода как по заказу, ни облачка. Быстро позавтракал, собрал небольшой рюкзачок (пара огурчиков, пара томатов, два ломтя хлеба, соль и маленький термос с чаем) и отправился к горбатому мостику, до которого 20 минут ходу быстрым шагом. Ещё не доходя до мостика, понял, что я пришёл первым. Посмотрел на часы — 6:50. Жду. Минут через 15 подходит Болат, его вид меня немного удивил — на нём была длиннополая тёплая куртка, на ногах — тяжёлые зимние ботинки, а на голове подшлемник (матерчатый, с ватным утеплением, выдаётся рабочим в зимнее время под каску). В руках Болата — капроновая ёмкость литров на 20 с завинчивающейся крышкой с ручкой и тряпичная сумка с продуктами. Я спросил — не маловата ли будет ёмкость для черники, на что Болат вполне серьёзно ответил, что у него есть ещё бидон трёхлитровый (внутри капроновой ёмкости). Стоим, разговариваем с Болатом, ждём Каната. Минут 45 спустя подходит Канат. Солнце уже достаточно высоко поднялось, утренняя свежесть сменилась тёплым ясным днём. Вместо приветствия Канат заявил, что надо двигаться пока нет жары, а не торчать у мостика (словно это не он, а мы опоздали на целый час) и мы бодро пошагали в сторону ущелья. На половине пути, минут через 20 после нашего «старта», Болат на ходу стал разоблачаться — сначала скинул куртку, а немного спустя и подшлемник снял. От поверхности земли подымался нагретый воздух, полный штиль. Канат в литых резиновых сапогах широким шагом двигался вперёд к цели, Громатушинскому ущелью. Рядом с ним шёл я и замыкал группу, отставая от нас метров на 5, Болат. Марш-бросок по полю благополучно завершился, мы подошли к подножью Ивановского хребта. Тут Болат не выдержал и предложил сделать перед восхождением передышку. Канат с недовольным видом, нехотя «смилостивился», со словами «но только не долго», он (с заметным облегчением) не то что сел, а как-то лёг на бок на траве рядом с тропинкой. Отдохнув минут 10, мы начали восхождение. Думаю, что не надо говорить насколько сложен подъём на жаре, пот потоками стекал по лицу, струился по спине, ногам. Небольшое облегчение было в местах, где тропинка шла в тени деревьев или просто на пологих участках. Во время подъёма расстановка в нашей группе изменилась — я шёл первым, за мной, отставая метров на 10, шёл Болат и последним, отставая от Болата метров на 20, с заметным трудом, еле переставляя ноги, плёлся Канат. На вершине дул порывистый ветерок, редкие деревца были низкорослые и как бы прижатые к склону горы. Я остановился, чтобы дождаться отставших. «Фу-ух!» — выдохнул Болат, поставил свою ёмкость и согнулся, упёршись руками в свои колени. Я даже не заметил, когда во время восхождения, он опять надел куртку и подшлемник. Я посмотрел на тропинку, но Каната ещё не было видно. «Вот, где хорошо!» — сказал Болат, распрямившись и подставляя лицо ветру. «Хорошо-то хорошо, но не очень» — ответил я. «Почему?!» — удивился Болат. «Не услышишь, как он подойдёт». «Кто — он?». «Хозяин». Болат встревоженно стал озираться вокруг себя, присматриваясь к деревьям-кустам. В это время к нам приблизился совершенно обессиленный Канат. Тропинка раздваивалась, можно было либо продолжать подъём до верхнего триангуляционного пункта, либо полого двигаться по южному склону. Я предложил идти по склону, выбрать место, где ветер не так сильно дует, и там немного отдохнуть. Пройдя метров 100, мы нашли закрытый от ветра склон с редкими, невысокими кедровыми соснами. Не дожидаясь приглашения, Канат и Болат дружно сели под сосной. Я сказал, что пройду немного и посмотрю, может где шишки попадутся. Продолжив путь по тропинке, я отошёл так, что растительность и рельеф, скрывали отдыхающих, свернул с тропинки и поднялся вверх по склону. Находясь выше тропинки, я пошёл назад, не снижаясь, пока не увидел сидящих далеко внизу. Выбрал сосну, у которой нижние ветки разрослись так, что скрывали ствол. Подобрав сухой сук, я присел за этой сосной таким образом, чтобы видно было головы сидящих. Канат сидя снял сапоги и повесил на их голенища мокрые портянки, Болат сидел, склонившись над бидоном с ягодами на дне. Я с треском сломал сухой сук и издал рычащий звук. Болат быстро оглянулся и в следующий момент вскочил и за секунды сбежал вниз по склону метров на 100. Канат с криком «Где медведь?» с сапогом в каждой руке, пригнувшись, пустился бежать босиком вслед за Болатом. Во время этой сцены я, сжав зубы, с трудом сдерживая смех, продолжал сидеть «в засаде». Выждав, когда приступы смеха пошли на убыль, я осторожно поднялся и пошёл обратным путём на тропинку. Ступив на тропинку, пошагал во весь рост к месту отдыха. Приблизившись так, что стало отчётливо видно «беглых», я крикнул им что они там делают, видимо ягоды собирают? И стал спускаться к ним по склону. Когда подошёл ближе, Канат сидел, но уже в сапогах (на всякий случай), Болат сосредоточенно «искал ягоды» в траве. Решили пообедать. За едой Болат спросил меня, слышал ли я что-нибудь во время поиска шишек? При этом он постоянно озирался вокруг. Я ответил, что ничего не слышал и, в свою очередь, спросил, что же произошло? На что Канат заявил, что Болату уже медведи мерещатся (как будто сам не бежал вниз по склону босиком). После еды я предложил часок — другой поискать ягоды, но друзья дружно отказались, сославшись на то, что ещё надо спускаться вниз и идти через поле домой, а сил на быструю ходьбу уже нет. Пустились мы в обратный путь. Уже тогда, когда мы подошли к горбатому мостику, надо было прощаться и идти к своим домам, я сказал что за «медведь» их напугал.
В понедельник, в конце рабочего дня я зашёл в маркшейдерский отдел, положил в сейф маркшейдерский альбом и, выходя, оглянулся. Старший маркшейдер, до этого что-то писавший, приподнял голову и смотрел мне вслед с улыбкой. А, может, мне показалось?
Герои рассказа были любители и организаторы розыгрышей. В один из рабочих дней я зашёл в маркшейдерский отдел за документами. В это время молодая женщина, участковый маркшейдер попросила Каната написать ей на бумажке фразу на казахском языке: «Вы самый лучший, самый умный начальник участка». Горный участок, где она работала, возглавлял горный инженер — казах, а она не владела казахским языком. А в этот день начальник участка был именинником. Канат, как истинный джентельмен, написал ей на бумажке фразу и передал. Как по заказу в отдел входит именинник. Мы все поздравили его с днём рождения, он поблагодарил. Наступила очередь участкового маркшейдера: она торжественно поздравила именинника (на русском), а затем прочитала по бумажке то, что написал Канат. В это время раздался сдавленный смех. Это «прыснул», зажимая рот, со своего места Болат. Поражённый начальник участка молча посмотрел на Болата, затем на «очень серьёзного» Каната, который с деловым видом что-то чертил карандашом за своим столом. Именинник подошёл поближе к столу маркшейдера и тихим голосом произнёс: «Больше никому это не говорите» и только после этого рассмеялся.