Штырь

   Эта история произошла в 2000-м году. В то время я работал в шахтостроительной организации, выполнявшей горностроительные работы на Тишинском и Алтайском рудниках. По долгу службы я обязан был посещать в течение месяца каждый объект строительства. В очередное моё посещение Тишинского рудника главный маркшейдер попросил меня и заместителя главного инженера по горным работам (завгора), который тоже с плановой проверкой отправлялся на Тишинский рудник, помочь ему со съёмкой. Мы с Фёдоровичем (завгором) безусловно дали своё согласие Васильевичу (главному маркшейдеру). Прибыв на рудник, переоделись, взяли маркшейдерский инструмент и принадлежности, спустились на 13-й горизонт и пошли по наклонному съезду (уклону) на дренажный горизонт. Дренажный горизонт (точнее, подэтаж) расположен между 15-м и 16-м горизонтами, попасть туда можно было только по наклонному съезду, т.к. сбойки со стволом шх. «Вентиляционная» ещё не было. Дойдя до сопряжения с дренажным ортом дренажного горизонта, мы остановились, чтобы немного передохнуть и определить дальнейший план действий. «Командовал парадом», естественно, Васильевич, он определил первую, по ходу, на дренажном орту, стоянку Фёдоровичу, далее метрах в двадцати от первой на сопряжении с транспортным штреком вторая стоянка с теодолитом Васильевичу и через 35 … 40 м по дренажному орту третья — мне. На штыри в кровле выработки навесили отвесы (суровая нить с кусочком породы). Было очень шумно, так как работал вентилятор местного проветривания (на сопряжении уклона и дренажного орта) и буровая установка СБУ (в забое транспортного штрека). Видимость плохая из-за насыщения воздуха пылью и масляным туманом от работающих перфораторов СБУ. Васильевич предупредил: «По моему сигналу фонарём (показал — вверх-вниз) светить на штырь от пупка. Поняли?» Мы кивнули, — «Да, поняли» и пошли на свои места. Надо сказать, что дренажный орт от уклона шёл с понижением 5 … 7 градусов, а метров через 10 — с понижением 2 … 4 градуса, поэтому с места стоянки Васильевича можно было видеть Фёдоровича только по грудь, плечи и голова были скрыты за кровлей выработки. Я добрёл по сильно обводнённому дренажному орту до своей стоянки и стал ждать сигнала Васильевича. Он выставил и отрегулировал теодолит, после чего помахал мне фонарём. Я посветил на отвес, Васильевич сделал пометку в своей «пикетажке» и развернул трубу теодолита в направлении Фёдоровича. Помахал ему фонарём и прильнул к окуляру теодолита, после продолжительной паузы, Васильевич свистнул, потом крикнул, привлекая внимание Фёдоровича, и снова помахал фонарём вверх-вниз. Прильнул к окуляру теодолита. С моего места Фёдоровича не было видно, но по жестикуляции и действиям Васильевича я понимал, что-то не так. Простояв минут двадцать, я побрёл к стоянке Васильевича. Ещё не дойдя до теодолита, я понял, что Васильевич начинает «закипать» по тому потоку непечатных выражений, которые он посылал в адрес Фёдоровича. Когда я приблизился, Васильевич сказал: «Ничего не вижу (понятно, что в непечатной форме), посмотри ты» при этом он снова, в который уже раз покричал, посвистел и посигналил Фёдоровичу. Я посмотрел в окуляр теодолита, но отвес не увидел, о чём и сказал Васильевичу. Разразившись громкой тирадой, в которой печатными были только предлоги «в» и «на», он чуть ли не бегом побежал к Фёдоровичу. Я пошёл следом. На первой стоянке шла жаркая беседа на великом и могучем. В ходе «дискуссии» собеседники приблизились к той черте, когда дипломатия заканчивается и переходит в рукопашную. Но тут я спросил Фёдоровича, почему он не светил на отвес? Он ответил, что, дескать, светил! Вмешался Васильевич: «Светил, но не на отвес, а на штырь!». «Так ты сам сказал, чтобы я посветил на штырь», — парировал Фёдорович. Так вот, оказывается в чём дело — мы не видели отвеса, потому, что Фёдорович светил не на отвес, а на штырь!

     Долго ещё после этого мы шутили: когда кто-нибудь допускал промах в работе, ему дружелюбно советовали «Посвети на штырь!».